Эти слова принадлежали правнуку Фёдора Михайловича Достоевского. Произнесены они были на встрече президента с писателями на прошлой неделе. И в истории нашей страны они имеют совершенно особое значение.
Возьмём двух антиподов — Достоевского и Солженицына.
Достоевский увлекся революционными кружками и в 1849 году был арестован Тайной полицией, как один из постоянных посетителей кружка революционера Петрашевского. Отсидев полгода в казематах Петропавловской крепости, он шёл на предназначенный ему расстрел, переосмысливая всю свою жизнь. Однако, Николай I заблаговременно издал указ о помиловании. Представьте себе, завязанные глаза, толпа народа вокруг, солдаты с ружьями. Барабанная дробь… и вместо экзекуции — помилование. Фёдорму Михайловичу была дарована жизнь. Правда жизнь тяжёлая, т.к. четыре года ему пришлось провести на каторге. Что в результате? Он понёс заслуженное наказание, признал свою вину. После каторги он как автор вырос в разы, написал свои лучшие произведения. Возлюбил Родину и возненавидел либералов и революционеров.
Другой пример, печальный. Солженицын ни дня не воевал на фронте. Он был штабным офицером, находился за 700км от линии фронта. Когда армия перешла в наступление, Солженицын стал по военной почте(во время войны!) рассылать знакомым и малознакомым людям(например, разовому попутчику) письма с критикой Верховного Главнокомандующего. И это действующий офицер армии! Есть мнение, что расчётливый и вечно всё планирующий Александр Исаевич боялся попасть на фронт, поэтому подобной провокацией намеренно собирался попасть в места не столь отдалённые. Причём за 8 лет лагерей работал физически он только первые две недели. Быстро смекнул, что нехитрыми манипуляциями можно занимать «тёплые» места, где положен личный кабинет и ежедневный послеобеденный сон. Что в итоге? В отличие от Достоевского, которого он поносил, Солженицын стал жупелом в руках сил, которые начиная со времени правления Хрущёва занимались уничтожением Советской империи невоенными методами.
Более подробно об аресте Солженицына можно прочесть в книге «Гений первого плевка» Владимира Сергеевича Бушина.
Вот фрагмент речи правнука Достоевского:
Отрывок из главы «Достоевский и Солженицын»:
«А суть-то дела вот в чем. Солженицын уверяет: «Наше (с моим однодельцем Николаем Виткевичем) впадение в тюрьму носило характер мальчишеский. Мы переписывались с ним во время войны и не могли, при военной цензуре, удержаться от почти открытого выражения своих политических негодований и ругательств, которыми мы поносили Мудрейшего из Мудрых». Позже делает такое добавление: «Мы с Кокой совсем были распоясаны. Нет, мы не писали прямо «Сталин» и «Ленин», но…» И приводил грязные издевательские прозвища.
Тут надо отметить два важных момента. С одной стороны, Виткевич сказал Ржезачу, что никакой равноценной двусторонней переписки подобного содержания не велось, а были только письма Солженицына этого рода и устные разговоры с ним при встрече в июле 43-го года. «Я всегда полагал, — заметил при этом Виткевич, — что то, о чем мы с Саней говорили, останется между нами. Никогда и никому я не говорил и не писал о наших разговорах».
С другой стороны, в дальнейшем Солженицын признался, что похожие письма он посылал не одному Виткевичу, а «нескольким лицам»: «Своим сверстникам и сверстницам я дерзко и почти с бравадой выражал в письмах крамольные мысли». Таких адресатов оказалось с полдюжины. Один из них, приятель школьной и студенческой поры Кирилл Симонян, впоследствии главный хирург Советской Армии, рассказывал: «Однажды, это было, кажется, в конце 1943 или в начале следующего года, в военный госпиталь, где я работал, мне принесли письмо от Моржа (школьное прозвище друга. — В.Б.). Оно было адресовано мне и Лидии Ежерец, жене, которая в то время была со мной. В этом письме Солженицын резко критиковал действия Верховного командования и его стратегию. Были в нем резкие слова и в адрес Сталина».
Солженицын уверяет, что его адресаты отвечали ему почти тем же. Но это не так. Симонян рассказывал: «Мы ответили ему письмом, в котором выразили несогласие с его взглядами, и на этом дело кончилось». Такого же характера ответ послал и Л. Власов, знакомый морской офицер. Другие, как Виткевич, просто промолчали в ответ. Итак, человек написал и послал не одно письмишко с какой-то эмоциональной антисталинской репликой, а много писем по разным адресам, и в них — целая политическая концепция, в соответствии с которой поносил не только Сталина, но и Ленина. Почти через тридцать он лет признает: «Содержание наших писем давало по тому времени полновесный материал для осуждения нас обоих». А еще позже, находясь уже за границей, проявив все-таки большую самокритичность, чем бедолага Баклушин, скажет в выступлении по французскому телевидению: «Я не считаю себя невинной жертвой».(Мог бы добавить: «в отличие от Лидии Чуковской». — В.Б.) К моменту ареста я пришел к весьма уничтожающему выводу о Сталине. И даже со своим другом мы составили письменный документ о необходимости смены советской системы».
Спрашивается, что оставалось делать сперва работникам военной цензуры, прочитавшим кучу «крамольных писем» Солженицына, а потом — сотрудникам контрразведки, прочитавшим еще и помянутый «документ», в котором речь-то шла не о системе Станиславского, — что оставалось им делать, если они хотели оставаться цензорами и контрразведчиками, а не отставными балеринами. Где, когда существовала государственно-политическая система, которая на составителей подобных «документов» взирала бы равнодушно? Все это усугублялось еще и тем, что Сталин являлся Верховным Главнокомандующим армии, а его критик Солженицын — армейским офицером, рассылавшим сверстникам и сверстницам на фронте и в тылу письма, направленные на подрыв авторитета Верховного Главнокомандования. В любой армии, в любой стране подобные действия офицера в военное время, на фронте будут расценены не иначе как военное и государственное преступление в пользу врага. Тем более, если враг еще находится на родной терзаемой земле. Нет, совершенно прав этот товарищ, когда говорит: «Я не считаю себя невинной жертвой». Какая уж тут невинность…»
Интересная книга, рекомендую почитать, кому надоели ссылки на интервью Солженицына испанскому телевидению про 110 млн. жертв «советского режима».
Если Достоевского ненавидит только Чубайс и ему подобные люди, то сегодня отношение к Солженицыну крайне неоднозначное. Кто-то считает его чуть ли не святым, не разделяя где факты, а где всё же вымысел в его произведениях. Кто-то, напротив, считает, что он нанёс непоправимый урон всему советскому народу, придумывая и сочиняя небылицы по проблемной тематике советских лагерей. В любом случае книга В.С.Бушина построена на фактах, на архивах личной переписки и воспоминаниях близких опальному писателю людей.
Как бы вы не относились к Солженицыну, рекомендую прочитать книгу «Гений первого плевка»(альтернативное название — «Неизвестный Солженицын»). В любом случае вы узнаете для себя много нового, но не из области «одна бабка сказала», а вполне конкретные факты о жизни талантливого пиарщика.
Что же касается Фёдора Михайловича Достоевского, то я совершенно согласен с его правнуком. Действительно, вот где оно перерождение — через Веру, через переосмысление всех своих ошибок, через смирение.
Возвращаясь к вынесенной в заголовок статьи цитате, скажу, что, к сожалению, мода на «тюремный пиар» пошла именно с Солженицына. И сегодняшние «узники совести» — Навальные, Удальцовы, Пусси Райот и активисты Гринпис — только лишь блекло продолжают эту тематику.
Возьмём двух антиподов — Достоевского и Солженицына.
Достоевский увлекся революционными кружками и в 1849 году был арестован Тайной полицией, как один из постоянных посетителей кружка революционера Петрашевского. Отсидев полгода в казематах Петропавловской крепости, он шёл на предназначенный ему расстрел, переосмысливая всю свою жизнь. Однако, Николай I заблаговременно издал указ о помиловании. Представьте себе, завязанные глаза, толпа народа вокруг, солдаты с ружьями. Барабанная дробь… и вместо экзекуции — помилование. Фёдорму Михайловичу была дарована жизнь. Правда жизнь тяжёлая, т.к. четыре года ему пришлось провести на каторге. Что в результате? Он понёс заслуженное наказание, признал свою вину. После каторги он как автор вырос в разы, написал свои лучшие произведения. Возлюбил Родину и возненавидел либералов и революционеров.
Другой пример, печальный. Солженицын ни дня не воевал на фронте. Он был штабным офицером, находился за 700км от линии фронта. Когда армия перешла в наступление, Солженицын стал по военной почте(во время войны!) рассылать знакомым и малознакомым людям(например, разовому попутчику) письма с критикой Верховного Главнокомандующего. И это действующий офицер армии! Есть мнение, что расчётливый и вечно всё планирующий Александр Исаевич боялся попасть на фронт, поэтому подобной провокацией намеренно собирался попасть в места не столь отдалённые. Причём за 8 лет лагерей работал физически он только первые две недели. Быстро смекнул, что нехитрыми манипуляциями можно занимать «тёплые» места, где положен личный кабинет и ежедневный послеобеденный сон. Что в итоге? В отличие от Достоевского, которого он поносил, Солженицын стал жупелом в руках сил, которые начиная со времени правления Хрущёва занимались уничтожением Советской империи невоенными методами.
Более подробно об аресте Солженицына можно прочесть в книге «Гений первого плевка» Владимира Сергеевича Бушина.
Вот фрагмент речи правнука Достоевского:
Отрывок из главы «Достоевский и Солженицын»:
«А суть-то дела вот в чем. Солженицын уверяет: «Наше (с моим однодельцем Николаем Виткевичем) впадение в тюрьму носило характер мальчишеский. Мы переписывались с ним во время войны и не могли, при военной цензуре, удержаться от почти открытого выражения своих политических негодований и ругательств, которыми мы поносили Мудрейшего из Мудрых». Позже делает такое добавление: «Мы с Кокой совсем были распоясаны. Нет, мы не писали прямо «Сталин» и «Ленин», но…» И приводил грязные издевательские прозвища.
Тут надо отметить два важных момента. С одной стороны, Виткевич сказал Ржезачу, что никакой равноценной двусторонней переписки подобного содержания не велось, а были только письма Солженицына этого рода и устные разговоры с ним при встрече в июле 43-го года. «Я всегда полагал, — заметил при этом Виткевич, — что то, о чем мы с Саней говорили, останется между нами. Никогда и никому я не говорил и не писал о наших разговорах».
С другой стороны, в дальнейшем Солженицын признался, что похожие письма он посылал не одному Виткевичу, а «нескольким лицам»: «Своим сверстникам и сверстницам я дерзко и почти с бравадой выражал в письмах крамольные мысли». Таких адресатов оказалось с полдюжины. Один из них, приятель школьной и студенческой поры Кирилл Симонян, впоследствии главный хирург Советской Армии, рассказывал: «Однажды, это было, кажется, в конце 1943 или в начале следующего года, в военный госпиталь, где я работал, мне принесли письмо от Моржа (школьное прозвище друга. — В.Б.). Оно было адресовано мне и Лидии Ежерец, жене, которая в то время была со мной. В этом письме Солженицын резко критиковал действия Верховного командования и его стратегию. Были в нем резкие слова и в адрес Сталина».
Солженицын уверяет, что его адресаты отвечали ему почти тем же. Но это не так. Симонян рассказывал: «Мы ответили ему письмом, в котором выразили несогласие с его взглядами, и на этом дело кончилось». Такого же характера ответ послал и Л. Власов, знакомый морской офицер. Другие, как Виткевич, просто промолчали в ответ. Итак, человек написал и послал не одно письмишко с какой-то эмоциональной антисталинской репликой, а много писем по разным адресам, и в них — целая политическая концепция, в соответствии с которой поносил не только Сталина, но и Ленина. Почти через тридцать он лет признает: «Содержание наших писем давало по тому времени полновесный материал для осуждения нас обоих». А еще позже, находясь уже за границей, проявив все-таки большую самокритичность, чем бедолага Баклушин, скажет в выступлении по французскому телевидению: «Я не считаю себя невинной жертвой».(Мог бы добавить: «в отличие от Лидии Чуковской». — В.Б.) К моменту ареста я пришел к весьма уничтожающему выводу о Сталине. И даже со своим другом мы составили письменный документ о необходимости смены советской системы».
Спрашивается, что оставалось делать сперва работникам военной цензуры, прочитавшим кучу «крамольных писем» Солженицына, а потом — сотрудникам контрразведки, прочитавшим еще и помянутый «документ», в котором речь-то шла не о системе Станиславского, — что оставалось им делать, если они хотели оставаться цензорами и контрразведчиками, а не отставными балеринами. Где, когда существовала государственно-политическая система, которая на составителей подобных «документов» взирала бы равнодушно? Все это усугублялось еще и тем, что Сталин являлся Верховным Главнокомандующим армии, а его критик Солженицын — армейским офицером, рассылавшим сверстникам и сверстницам на фронте и в тылу письма, направленные на подрыв авторитета Верховного Главнокомандования. В любой армии, в любой стране подобные действия офицера в военное время, на фронте будут расценены не иначе как военное и государственное преступление в пользу врага. Тем более, если враг еще находится на родной терзаемой земле. Нет, совершенно прав этот товарищ, когда говорит: «Я не считаю себя невинной жертвой». Какая уж тут невинность…»
Интересная книга, рекомендую почитать, кому надоели ссылки на интервью Солженицына испанскому телевидению про 110 млн. жертв «советского режима».
Если Достоевского ненавидит только Чубайс и ему подобные люди, то сегодня отношение к Солженицыну крайне неоднозначное. Кто-то считает его чуть ли не святым, не разделяя где факты, а где всё же вымысел в его произведениях. Кто-то, напротив, считает, что он нанёс непоправимый урон всему советскому народу, придумывая и сочиняя небылицы по проблемной тематике советских лагерей. В любом случае книга В.С.Бушина построена на фактах, на архивах личной переписки и воспоминаниях близких опальному писателю людей.
Как бы вы не относились к Солженицыну, рекомендую прочитать книгу «Гений первого плевка»(альтернативное название — «Неизвестный Солженицын»). В любом случае вы узнаете для себя много нового, но не из области «одна бабка сказала», а вполне конкретные факты о жизни талантливого пиарщика.
Что же касается Фёдора Михайловича Достоевского, то я совершенно согласен с его правнуком. Действительно, вот где оно перерождение — через Веру, через переосмысление всех своих ошибок, через смирение.
Возвращаясь к вынесенной в заголовок статьи цитате, скажу, что, к сожалению, мода на «тюремный пиар» пошла именно с Солженицына. И сегодняшние «узники совести» — Навальные, Удальцовы, Пусси Райот и активисты Гринпис — только лишь блекло продолжают эту тематику.
Сообщения
Комментариев нет:
Отправить комментарий