Неожиданный Задорнов

ОТКУДА ВСЁ-ТАКИ ЕСТЬ ПОШЛА И БУДЕТ ЗЕМЛЯ РУССКАЯ! ПОЧТИ СЧАСТЛИВАЯ КОНЦОВКА (HAPPYENDOVKA) Для тех, благодаря которым есть и будет земля русская! Злыдней, троллей, а также норманистов – что, впрочем, одно и то же – прошу далее не читать.   Задорнов Михаил. Фото: gazeta.lv - Знаете, Ватсон, как археологи узнают, на каких землях в древние времена жили славяне? Это очень любопытно! Если находят следы выращивания ржи или льна, значит, то были земли славянские или их предков. Так вот… судя по археологическим данным, предки славян – будем их называть праславяне – заселяли большую часть Европы уже в середине третьего тысячелетия до… нашей эры! Наверно, то было самое мирное и золотое время для коренных жителей Европы – землепашцев. Но постепенно стали набирать силу новые степные, кочевые племена. Они нарушили спокойствие золотого века праславян и стали их теснить понемногу с Дуная и предгорья Карпат к северу. Рабовладельческие цивилизации, такие как Греция, Персия, Египет, Финикия, вообще превратили юг Европы в сплошную мясорубку. Рим добрался со своими имперскими замашками и до севера! И начали славяне потихоньку приходить в движение, бросать исконные земли предков, расходиться… Кто на восток, кто ещё глубже на север от этой бессмысленной бойни. Кстати, наши с вами шотландские предки, Ватсон, тоже в ту пору переселились на острова. Они тоже из праславян. Поклонялись богу Велесу. От его имени Уэллс. Бог скота – поэтому Скотлэнд. Дело в том, что и у праславян, и у славян был серьёзный недостаток – они не признавали рабства. Об этом я Вам не раз говорил, Ватсон. И ещё: очень не любили воевать! Желали лишь одного – жить мирно, почитать своих богов, собирать урожаи, радоваться праздникам, которые всегда посвящали солнцу или другим явлениям природы. Даже одежды носили светлые, чтобы радостнее было жить, глядя друг на друга. Вот почему давным-давно, однако во времена вполне запамятные, переселилась часть славян на восточные земли, а потом ещё дальше на северо-восточные. Озёра, реки, леса… Кое-где леса спалили – получились поля. И стали жить-поживать, добра наживать, а земли те вскоре стали для них родными. Поскольку где человек трудится, там и его Родина. Однако вскоре «мясорубка» «прогрессивной части европейского человечества» стала подступать и к их новой Родине. Ближайших соседей, что сели ещё ранее на Днепре, обложили данью степняки-хазары. С севера и с запада тревожили германские племена. Нурманы, которые произошли от того же германского корня, всё чаще наведывались с грабежами. Неспокойно стало. Как Роду славянскому себя сохранить? Главные вопросы решались у славян общим собранием. Происходило оно на городской площади, которая чаще всего называлась красной, от слова «красная» в значении «светлая». Называлось такое собрание «Вече». То, что нынче в России называется Думой. Только в Думе депутаты без роду, без племени, а на Вече сходились мудрейшие от каждого рода. Разница, кстати, существенная: мудрейшие или выбранные по рекламе за деньги? Сегодня считается, что демократия зародилась в Греции. Чушь, Ватсон! О какой демократии может идти речь в Греции, если там был рабовладельческий строй? Правом голоса обладали только имущие, у которых было достаточное состояние и количество рабов. Впрочем, и в наше время демократами себя называют лишь те, кто с деньгами и наверху у власти. А Рим? Их Сенат – пародия на демократию! Он состоял сплошь из казнокрадов. Нет, Ватсон, настоящая демократия в древние времена была только в Израиле – «Собрание судий», и у славян – «Вече». Рассаживались на Вече по ступенькам на площади. Кто более уважаем, занимал ступени повыше. Такие назывались «оступенёнными». Потом слово облагородилось и стали говорить «остепенённый». Солиднее! Вот так простое слово «ступень» переродилось в гордый термин «степень». Всё, казалось бы, шло хорошо. Однако лишь поначалу. Времена быстро менялись. Появились не только враги на границах славянского мира, но ещё и южные торгаши вкрались в неторопливую жизнь мирян-землепашцев. Там, где враг не пройдёт, торгаш всегда влезет. Соблазны оказались для славян страшнее вооружённых врагов. Кто-то быстро разбогател, продавая меха заезжим купцам. Кому-то выгодно удалось продать лён, зерно… Кто-то выстроил крутой терем. Кто-то сам стал купцом. Началось разделение по достатку. И воцарилось на Вече на долгие годы несогласие. Каждый «депутат» стал биться за свой род, за свою выгоду. Научились у южных торгашей. Не стало более порядка в «стране Гардариков». Срочно надо было создавать войско-дружину. А как? Один род, тот, который ближе к границе жил, понимал, что надо в общую казну на содержание войска отдавать минимум десятину. А те, кто отселились от границ далее, их не поддерживали. Зачем? И так до них враг никогда не доберётся! Князь, который руководил Вече, – как бы теперь сказали спикер парламента – был легендарный Гостомысл. Имя очень даже славянское. Княжеский род Гостомысла издревле славился гостеприимством и благожелательностью. Благодаря своему авторитету сдерживал он нередко «народных избранников» готовых пойти стенка на стенку. Слушались его. Доверяли. Не раз жизнь доказала, что его решения верные и дальновидные. Понимал Гостомысл: если вовремя все не объединятся – никакое Вече впредь не спасёт. Ещё понимал, что сам не вечен. Стар стал, а власть передать некому. Было у Гостомысла четыре сына. Двое погибли в схватках с шайками хазарскими. Двое – в стычках с нурманами, когда последних изгоняли с Ладоги. Нет больше наследников. Правда, есть три дочери. У них сыновья. Власть должна была перейти, если не к сыновьям, то к внукам по старшинству. У старшей дочери сын был видный, не по годам развитый, богатырского телосложения. Звали его Вадим. Вот только отец, муж дочери, принял христианство и сына крестил. Не нравилось это Гостомыслу. В ту пору славяне христиан побаивались. Во-первых, христиане, которые до них добирались, были в основном люди торговые и пытались всё время обмануть. Во-вторых, ходили в чёрных одеждах, отчего глазу славянскому становилось, глядя на них, печально. А главное – всё время оскорбляли они славянских богов, превозносили своего. Славяне им не раз предлагали: зачем спорить? Раз вы поклоняетесь Христу, а живёте среди нас, поставьте и его с нашими богами на капище и почитайте, как мы своих. Сердились христианские купцы. Да как вы смеете? Наш должен один стоять! Ваши ему не ровня. Обижали такие слова славян. Как же при таких настроениях князем сделать христианина, который к тому же с торговыми людьми путаться начал? Не по душе это придётся народу. Другое дело – средняя дочь Умила… Правда, живёт не на родной земле, вдали от родительского дома, на не доступном врагам-германцам острове в Варяжском море. Зато, говорят, детей вырастила смелыми отважными бойцами, под стать их отцу – герою князю Годславу. Старшой Рарог вообще авторитетом стал даже среди варягов. Целую флотилию из лодий на острове создал.  Дружину добрую собрал. За отца саксам отомстил. Не всем, конечно, а только тем конунгам, которые бесчестным путём выманили князя бодричей и казнили его на глазах защитников города для их устрашения. Сказывали, в бою этот Рарог был неуязвим, будто кто-то на него особый оберег наложил. Мечами с обеих рук владел. По слухам, волхв его ещё в детстве учил: ставил в лодку, сам стрелы в него пускал, мальчонка должен был от них уклониться и при этом, чтобы лодка не перевернулась. В дружину к Рарогу шли даже скандинавы. Называли его по-своему – Рюриком. Дисциплина в его дружине была отменной. Радовался Гостомысл таким слухам. Вот бы такого внучка заполучить. Он бы всех несогласных заставил объединиться. Пришёл бы с дружиной, приказал всем дружить, и все бы дружили. Торговых бы поприжал за год-два, собственное войско организовал, своих бойцов-варягов учителями сделал. Оружие, говорят, у него лучше скандинавского, хотя и в подражание выковано. Тогда бы нурманы на нашу землю точно соваться перестали. Да и хазары ещё бы сто раз подумали, прежде чем пытаться, как полян, данью обложить. Вот только как остепенённых и народ убедить? И придумал Гостомысл такое, что может придумать только человек одарённый, причём именно славянского рода. Будто видел он сон! Из чрева его средней дочери Умилы вырастает великое державное дерево! Крона этого древа разрастается, наливается силой невиданной и становится неохватнее, чем у остальных древ в округе. Позвал волхвов, рассказал им о своём вещем сне. Те сразу поняли, к чему князь клонил. Доброе дело затеял! Соединить две ветви славянского рода: военную силу тех, кто «с заката», с трудягами «на восходе». Силища получится! Врагу так просто не одолеть. Созвал Гостомысл Вече, рассказал о своём сне. Волхвы подтвердили: мол, действительно и они видели, что Гостомысл такой сон видел. Короче, удостоверили! Тут надо сказать, Ватсон, что славяне всегда больше верили снам, чем законам. Сны у них часто назывались вещими. Не в том смысле, что они во сне видели какие-то дорогие вещи, как нынче видят в снах коттеджи, яхты, дублёнки… Вещий сон от славянского слова «весть». Он приносит весть. Сон сильное впечатление произвёл на Вече. Уж раз такому мудрецу, как Гостомыслу, вещий сон приснился, значит, в этом сне веления богов! И решили мудрейшие из старейших и старейшие из мудрейших послать гонцов к Умиле и к её сыновьям. Конечно, были и несогласные. Особенно недоволен остался сын старшей дочери – Вадим. Ведь ему по закону, а не согласно сну, власть должна была перейти. Но обхитрил его мудрый седой дед. Сном воспользовался. То есть тем, что вне закона. Закон ведь люди пишут, а сон – от богов! Вадима многие молодые бойцы уважали. В сражениях с хазарами героем себя проявил. Прозвище к нему прилепилось – «Храбрый». Купцы христианские, те, которые с юга к словенам зачастили, его тоже поддерживали. Не хотели, чтобы самостоятельность у славян усилилась. Настраивали Вадима против решения Гостомысла и Вече. Уже заранее возненавидел тот своих братьев двоюродных, особенно старшего Рарога. И был им впредь до конца дней своих лютым врагом. Великий русский поэт Михаил Лермонтов об этом Вадиме Храбром даже поэму писать начал. Так и назвал её «Вадим». Но не закончил, видимо, понял, что не разберётся в том, что на самом деле произошло. В общем, пришли послы к Рюрику-Рарогу на его остров, но не сразу обо всём рассказали. С малого начали: мол, князь наш, Гостомысл, дед твой, скоро уйдёт в мир иной, хочет с дочерью и внуками, которых сызмальства не видел, попрощаться. Врасплох застало Рарога такое известие. Позвал мать и братьев посоветоваться: как быть? Обещал своей братве возглавить поход на Сицилию, – «должок» один остался после прошлого похода – дружина почти собралась, все живут в радостном ожидании далёкого и прибыльного путешествия, а тут дед зовёт. Сказывают, помирает. Отказывать нельзя – грех. Даже Умила не догадалась об истинной причине такого приглашения. Расплакалась бы, если б умела. Но разучилась с тех пор, как мужа казнили, и самой пришлось стать главой семьи, почти мужчиной! В общем, оставил Рарог за себя помощников, наказал им продолжать сборы к походу на Сицилию, обещал скоро вернуться и отплыл с матерью и братьями к деду на восход по Варяжскому морю, далее в озеро Не́во в княжеский город Ладогу. Знал Рарог, что дед хитрец, но что настолько – не предполагал. Мало того, что умирающим притворился, а сам крепок, как посох странника, так ещё, заманив, и власть предложил над своим народом. Народ, конечно, добрый. С рарогами-бодричами – родные братья. Боги одни! Чуть имена разнятся. И земля обильна, дед прав, и богатой может быть – только трудись на ней! Но не варяжское это дело – в земле копаться. Конечно, любили варяги порой прийти на восток, сделать передышку от своих походов в Европу, куда хорошо было ходить золотишко грабить, драгоценностями сундуки набивать, учиться торговать, воевать… А когда хотелось любви, посидеть у костра, песни геройские о доблестном прошлом попеть, на сеновале поваляться не с европейской маркитанткой, а с селяночкой, у которой очи, как озеро Не́во, тогда путь один – к славянам «на восход». Вот только подолгу жить подобно мирянам у варягов не получалось. Снова хотелось в романтику, то есть с врагами сражаться. Иначе чувствовали, как зарастают жиром и душа, и тело. Нет, не для Рарога такая жизнь! Да и братве обещал скоро вернуться, впереди – Сицилия! Тёплые страны, черноокие полонянки. А тут что? Решать с утра до вечера разборки между старейшинами? Грех, конечно, умирающему деду отказывать. Но, во-первых, не очень верится в его болезнь, уж больно складно мысли свои излагает. А сон, конечно, вещим был, но ведь дед мог его и придумать. Собрался с духом Рарог и насколько смог мягко отказал деду. - Нет, дед, меня на моём острове братва дожидается. Прости, если сможешь. Помогать буду твоим людям по первому зову, клянусь памятью отца моего. В обиду никого от рода твоего не дам. Любой ответит, как те два конунга саксонские за убийство отца моего. Моё слово крепкое, его все на Варяжском море знают. Если чего обещал – выполню непременно. А с нурманами договор заключу, объясню: земля наша, варяжская! Если кто сунется, пожалеет. - Ну что ж, и на том спасибо, внучок! Передам твои слова Вече и волхвам. Обнялись: - Знаю, внук, последний раз видимся, а потому помни мои слова. Волхв, который тебя в детстве воспитывал, сказывал: не просто так ты рождён был. В сильной любви зачат, а значит, для какого-то дела благого, великого. Не знаю, о чём сказывал. Но вижу в тебе силу особую. Помни об этом! Не верится мне, что ты для разбойничьей жизни родился. Слушайся знаков богов наших. Иначе загубишь себя и весь наш общий род. Простились. Отплыл Рарог на лодьях с товарищами в обратный путь. Грусть на душе. На что дед намекал? Какие знаки? Надо будет к жрецу на Рюген сходить. Может, он прояснит: для каких таких великих дел я рождён? Помнится, лишь раз мать о чём-то подобном говорила ещё в детстве. Впрочем, чего сейчас себе душу мутить. Впереди Сицилия! Поход! Братва ждёт не дождётся. Эх, хороша жизнь неподневольная, варяжская, свободная! Но разговор с дедом никак не уходил из головы. Во вторую ночь вышел на палубу посмотреть на звёзды. Глядит, что это на берегу? Костры! С чего вдруг? - А ну скажи, дружище, – обратился Рарог к одному из своих дружинников-варягов, – ты здесь чаще хаживал, кто по этим берегам живёт? - То земли эстов. Только они не по берегу, а там, далее по лесам и рекам сидят. А костры, думается мне, пришлые какие-то развели. - Не нравится мне это! А ну давай чуть в сторону и тихонько к берегу… подойдём да поглядим. Никак нурманская шайка на земли дедовы пробирается. Бесшумно подошли лодьи к берегам. Высадились и также неслышно, благо по песку, подкрались к дюнам, меж которых горели костры. И впрямь, нурманы! Но что это?! Женщину привязали к столбу, а вокруг ветки сухие с сучьями раскладывают. Сжечь хотят! Совсем молоденькая. А глаза взрослым гневом горят. Никогда таких глаз раньше Рарог не видел: даже у матери, когда та в поход против саксов провожала. Не раз слышал он, что в Европе женщин, которые спутались с бесом или дьяволом, на кострах принято сжигать. Но сам подобного богохульного безобразия никогда не видел. Шёпотом приказал позвать остальных своих бойцов. Один из варягов, наёмных скандинавов, подслушал разговор нурманский и перевёл. Оказалось, то известный скандинавский ярл высадился со своей бандой на берегу, чтобы зорить селения эстов. Послал разведку, та донесла, будто за мысом ладья славянская. Вот и первая добыча! Подкрались, захватили. Среди пленных две женщины оказались. Одна рода, явно, знатного, но непонятного. Вроде славянского, а вроде и нет. Другая, видать, холопка. Мужчин перебили, а с женщинами решили позабавиться. Начать, естественно, со знатной. Но лишь первый нурман к ней подступил, вспыхнули, заискрились её глаза: - Дотронешься, не жить тебе! Расхохотался нурман, сделал шаг вперёд и… упал замертво! Со страху даже не углядели нурманы, что это чудом спасшийся холоп во тьме затаился и дротиком точно в висок тому угодил. - Ведьма! Колдунья! Сжечь её! Вбили в песок обглоданный волнами сосновый ствол. Привязали «ведьму» к этому наскоро смастерённому «позорному столбу», стали мелкий плавник вокруг собирать, сучья из леса неподалёку с сухими ветками носить. Но не было страха в глазах у «ведьмы». Таким «огнём» гневным глядела она на своих палачей, что те – урождённые убийцы – свои глаза отводили. Не зря у Рарога тревожно сердце забилось ещё на лодье, когда костры увидел. Вот уж остальные варяги подоспели на помощь, за дюнами притаились, ждут команды. Нурманы из своей ватаги выделили самого смелого, кто должен был костёр под ведьмой зажечь. Подошёл тот с горящей лучиной, а «ведьма» опять за своё: - Помолился бы ты своему Одину, недолго жить тебе осталось! Оскалился нурман, поднёс лучину к сучьям, тут его и настигла стрела варяжская, Рарогом пущенная. Быстро расправились варяги с остальными нурманами, ведь это дело – порубить нурманов – было для варягов превеликим удовольствием. А красавица Рарогу явно приглянулась. Никогда не думал, что женщина на костре может быть такой красивой и величественной. Подошёл, освободил, верёвки перерезал. - Кто такая? Откуда? Меня Рарогом звать, из варягов. Нурманы Рюриком кличут. Сожгли вашу лодью, но на моём дракаре никто не тронет ни тебя, ни холопку твою – даю честное варяжское! То, что далее произошло, князь бодричей никак не ожидал. На него с ещё большим гневом чем на нурмана блеснули девичьи глаза, словно две стрелы из них вылетели. - Ненавижу вас всех! Все вы разбойники! Землю нашу испоганили. Мой брат тоже варягом стал. Род опозорил! У него вещий дар был, а он на ваши острова разбойничьи сбежал. Сказывают, дар этот боги у него отобрали… Рюрик был так ошарашен, что даже не разгневался, а расхохотался. Никто в жизни ещё его в глаза разбойником не называл и с таким гневом не глядел. И это после того, как он её от смерти спас. В такую и влюбиться недолго. - Ты погоди гневаться, красавица! Кто такая? Какого рода? Как тебя в эту глухомань занесло? И не разбойник я вовсе, а князь бодричский! - Какой ты князь? Посмотри на своих дружков! За то, что спас, благодарна. Буду молиться всегда за тебя. Ты сильный воин, но губишь жизнь свою, а мог бы… Мог бы… - Что мог бы? Говори! Помолчала знатная кельтка, а потом неуверенно ответила: - Не знаю. Мутно всё над тобой… Неясная жизнь твоя, витязь. Не по пути нам. И помощи твоей не надобно, домой на Ладогу сами доберёмся. - На Ладогу?! Тут уж пришёл черед удивляться Рарогу: - Как звать-то тебя? Меня ж, повторяю, бойцы мои зовут Рюриком. - Ефанда. Мы древнего кельтского рода жрецов! От войн наши предки всё дальше и дальше на восход сбегали. В конце концов, прижились у словенских. Как-никак наши народы одного корня. Наш род призван сохранить тайные знания предков. Потому и ушли подалее на восток. Но и сюда ваши шайки добрались. А теперь прощай. Благодарю тебя и молиться буду, потому что мутно всё у тебя! Сам с собой ты не в ладу! Не хотел Рюрик отпускать её. Думал силой на лодью увести. Куда ж двум девахам в тёмный лес ночью? Но нырнула красавица с холопкой своею в тёмный лес, и след их простыл. Пытались догнать – нигде нет. Растворились. И впрямь, что ли, ведьма? Словно зверь дикий ушла от охотника. Даже про Сицилию забыл Рарог. Весь обратный путь думал только о случившемся. Что всё это значит? И почему кельтка его жизнь мутной назвала? Впрямь на душе муторно. Особенно скребло душу то, что она его за князя не признала. Обидно было. Если б не женщина, ответил бы достойно. Надо же, знатного кельтского рода! У него в дружине была пара кельтов. Бойцы отменные, бесстрашные. Погоду предсказывали точно. У одного даже был древний календарь: два деревянных диска-блинчика со множеством линий на штыре вращались друг относительно друга. Обладатель этого священного богатства хвастался, будто такие календари были у предков-кельтов задолго до того, как великий Цезарь их рассеял по всему миру. Один из таких календарей тот же Цезарь привёз в Рим, и никто из римлян не догадался, что это календарь! «Римляне по сравнению с нашими дедами и прадедами были варварами!» – не раз сказывал этот кельт-боец. Озадаченный и невесёлый вернулся Рарог к своей братве. Думал, забудется случившееся в пути за сборами и приготовлениями к походу. Но забыть о Ефанде никак Рарогу не удавалось. Словно язва в душе завелась. Это же надо, меня за князя не признала! Мутным разбойником посчитала. Была у Рарога в ту пору уже жена и дочка. С женой пути разошлись. Приняла она христианство, от богов славянских отказалась. А дочку князь любил, умела она его утешать, как никто – ладошки свои на лоб, отягощённый мыслями, положит, как две оладушки, и мысли сразу светлеют. Гаремов никогда себе не заводил, хотя и святым тоже не был. Зря, что ли, походами ходил на юг Европы? В общем, призадумался не на шутку бодричский князь. Может, и впрямь, мутно живёт? И вдруг однажды утром вскочил с постели с неожиданной мыслью: показать этой гордячке, которую спас, кто он на самом деле! Зря что ли дед ему княжество предлагал. Вернусь-ка на Ладогу, приму дедово предложение, и тогда посмотрим: князь я или разбойник. От такой мысли на душе вдруг стало радостно, как давно уж не было. А потому не стал долго раздумывать. Собрал Рарог свою дружину и, потупив взгляд, признался: - Не пойду я с вами в поход на сей раз. Идите без меня. Достойные вожаки среди вас есть. А моя жизнь меняется. Дед – великий князь Гостомысл – помирает, а с ним и дело его помереть может. Просил меня наследовать. Да я уж и сам подумывал, не пора ли успокоиться. Оказалось, подобные мысли не у одного Рарога и не раз возникали. Мол, чего всю жизнь грабежами жить, да купеческие суда охранять? Многим хотелось своего дома, семьи, детишек. Ради дома и уюта можно и за плугом остаток жизни походить. Не ожидал Рарог, что чуть ли не половина его дружины согласится с ним на восход уйти и стать ему верными помощниками – помочь войско организовать, порядок навести «на обильной земле, в которой не стало порядка». Был бы Рарог бабой, расплакался! Даже часть скандинавов, которые у него служили, и те откликнулись. Стали собираться. Кто на Сицилию, кто на восток, к братьям своим словенам. Лодьи поровну поделили. А за день до отплытия произошло событие, которое в его судьбе сыграло решающую роль! Пришёл к нему молодой витязь, белокурый, но с лицом возмужавшим, явно побывал не в одной переделке и твёрдо сказал, как подобает истинному воину: - Ты спас мою сестру Ефанду. Давно уж предал я свою семью. Хочу вернуться. А за то, что сестру спас, буду твоим другом навсегда. Много чему научился за эти годы, чувствую, пригожусь. Этого молодого кельтского бойца, который ещё в юности сбежал к варягам, все русские знают и нынче по стихам своего любимого поэта Пушкина: «Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хозарам…» А дальше произошло то, что начало менять карту мира до её сегодняшнего вида. Летом, в июле месяце 862 года пришёл на лодьях со своей дружиной и братьями Рарог-Рюрик на Ладогу по призыву своего деда и согласился унаследовать его власть. Гостомысл не дождался этого момента, скончался чуть раньше. С Рюриком прибыла на Ладогу и его жена с дочерью. Казалось бы радоваться надо. Но Рарог втайне ждал другого: признает ли Ефанда его теперь князем, догадается ли, почему вернулся? Поймёт, что он никогда в душе разбойником не был? Или до сих пор мутным считает? Вот так, Ватсон, влюбившийся разбойник знатного княжеского рода бодричей образовал будущую великую Русь! Наверное, цари русские потому с гордостью называли себя Рюриковичами, что их предок настоящим мужиком себя показал, совершил самый великий поступок в жизни, на который способен человек, изменил свою жизнь! На такое далеко не каждый способен. Тут надо признать, что Рюрик-Рарог и впрямь порядок в богатой «стране Гардариков» навёл. Не зря все эти полуразбойничьи годы обучался править людьми военными. Даже враждовавшие между собой роды поняли, что раз выдан приказ дружить, то лучше дружить. И стали дружить! Кроме, конечно, Вадима и его ватаги. Собрал бунтовщик вокруг себя всех недовольных новыми порядками, а таких оказалось немало. Купцы христианские, которые пришли с полдня, деньжонками его поддержали – и поднял против «угнетателя» восстание. О чём и хотел написать Лермонтов. Ну разве это не фильм, Ватсон? - Вы же знаете, Холмс, фильм имеет успех, если у него счастливая концовка. А у Вас как-то всё вяло заканчивается. Что в результате восстания произошло? А Ефанда? Признала, в конце концов, в своём спасителе князя? - А куда она денется? Восстание было подавлено. Верным и добрым другом Рарогу-Рюрику оказался Олег. Не только со смутой разобрался, но ещё разведку организовал к хазарам, к скандинавам, к племенам германским. У него заново открылся вещий дар, данный богами от рождения. Люди за прозорливость и чутьё его вскоре вещим прозвали. Открылся этот дар тоже неспроста. На своё несчастье был Олег влюблён в жену Вадима Храброго – главаря восставших. Когда Вадима казнили, затаилась вдова: решила во что бы то ни стало погубить Рарога и его братьев, которые в соседних землях княжили. Одного из них ей удалось отравить, другого со своей ватагой поймала и предала страшной казни – разорвала берёзами. А до самого Рюрика никак добраться не могла, и потому дала понять Олегу, что готова на всё, если он «хозяина» зельем изведёт. Есть легенда, будто Олег из хоромов её выскочил в гневе, когда она ему такое предложила. Устоял! Истинным мужиком оказался. Не поддался соблазну бесовскому. Тут дар его вещий к нему и вернулся. Потому как преданность и верность человеку особые силы даёт. Когда братья погибли, земли отошли вновь поставленному городу Новограду. Понял Рюрик – так на западный манер его стали звать даже новгородцы – какой силой наполняется земля, когда народы объединяются. О нашествии хазар разведка Олеговская предупредила. Все словенские соседи решили отпор дать, даже кривичи на помощь пришли. Лютым было сражение! Никогда более хазары на северные словенские земли не зарились! Сам Рарог тяжёлые раны в этом сражении получил. Знаете, Ватсон, кто вылечил его от этих ран, которые могли стать смертельными? - Олег? - Нет, Ватсон! Но Вы почти угадали. Ведунья – сестра Олегова Ефанда. Признала в нём истинного князя! Венчались на Ярилиной горе, вскоре сын родился, Игорем назвали. С женой прежней князь расстался. Она отплыла на закат и дочку с собой забрала. Горько плакала дочь. Знала, что отца может в жизни более не увидеть. И правда недолго оставалось жить Рюрику. Раны подорвали его силы. Выполнить то, о чём мечтали с Олегом, так и не успел: объединить в единых границах полян, древлян, вятичей, кривичей, новгородцев… и других славяно-руссов, рассеянным по лесам и рекам. Перед смертью просил Олега позаботиться об Игоре, которому четыре годика лишь исполнилось: княжить пока наследник не вырастет. За это время уму-разуму обучить, чтоб добрым будущий князь-наследник получился. Очень беспокоился Рарог за будущего наследника, Ефанда успокоила, повторила слова Умилы: «Вырастет, хотя и без тебя наш сын, но в любви к тебе, потому я рядом буду, а я всегда любила тебя. С того самого момента, как впервые увидела». Успокоенным ушёл князь Рарог-Рюрик из жизни. Ефанда гонца к дочери с прежней женой послала. Дочь вовремя поспела, прощение матери привезла. Тризну по князю отпраздновали весёлую: пели, плясали, рассказывали уморительные случаи из его жизни. Смеялись. Никто не плакал, не причитал. К чему это? Радоваться надо, что человек незряшную жизнь прожил. А потому и душе Рарога было легко покидать землю-матушку. И снова оказался верен своему другу Олег! Княжил после смерти Рюрика, оставаясь воспитателем Игоря, не хуже, чем тот волхв, который учил его отца Рарога сызмальства. Народ очень Олега полюбил! Окрепла земля русская в годы его княжения. И хазар остепенил, и с Византии дань взял, целый флот из лодий построил. В Киев, Великий Град, к полянам столицу перенёс. Не все поляне такому пришлому князю радовались. И опять купцы южные подстрекать начали: мол, кому поклоняетесь? Вот тогда впервые и возникла легенда, будто и Рюрик, и Олег были скандинавами – извечными врагами славян. Придумана эта легенда была, дабы не покоряться тому, кто начал объединять руссов-славян и кого стала бояться Византия. А потому эту легенду византийские идеологи, как бы нынче сказали «имиджмейкеры», и придумали. Очень боялись того, что Русь окрепнет. В летописях приказано было писать о своих северных соседях, как о варварах. В конце фильма, Ватсон, Олег передаст княжение Игорю. Легенда есть, будто Олег погиб от укуса змеи, наступив на череп своего давно умершего коня. Она из этого черепа вылезла и укусила его. Всё бы хорошо, но вот что мне удалось найти: эта легенда оказалась древнейшей кельтской, этаким бродячим сюжетом. Как легенда, безусловно, хороша. Но я же сыщик, Ватсон! С чего это вдруг Олегу понадобилось наступать на череп своего коня, тем более, если он был Вещим? Если этой историей заняться, как подобает следователю, очень много нестыковок, поверьте. Нет, смысл этой легенды в другом. Всю жизнь Олег помнил о своей дружбе с Рарогом. Игорь вырос! А народ не готов был принять «мальца» как князя – к тому же больно хорошо княжил Вещий Олег. Пришлось свою смерть инсценировать. Вспомнил мудрец древнюю легенду и разыграл её. А сам, как сказывали волхвы, ушёл глубоко в леса, стал отшельником-схимником. И только молился богам за процветание будущей державы. «Мораль сей басни такова» – как только славян во все времена начинали ссорить, их сразу завоёвывали, сгоняли с родных земель, а как только они объединялись – приобретали силу и независимость, и становились непобедимыми! Мне кажется, такой фильм сегодня особенно необходим. Ведь что нынче? Славян опять ссорят, и опять они забыли, чем для них эти ссоры могут закончиться.